Милосердие, соучастие и им подобные слова ужасно затасканы за последние два десятка лет. Мы и сами порядочно очерствели душой, почти все. Жизнь нас зачастую ставила в такие условия, что соучастие в чужой беде казалось непозволительной роскошью, а слово «альтруизм» звучало как неутешительный диагноз.

Теймур Абдуллаев

Время от времени у нас появляются различные благотворительные фонды, обычно они активизируются в преддверии очередных выборов. Ничего не хочу сказать о них плохого, может быть, у них такой биоритм, природу ведь не переспоришь.

Помню неожиданное возникновение одного крупного фонда, который действует уже несколько лет. Одна из акций фонда – раздача муки, масла и сахара остро нуждающимся семьям – привлекала, кроме малоимущих, и дам в норковых шубках, приезжавших за своим паем на иномарках (это я со слов волонтеров фонда знаю). Видимо, такие особы думают, как Митрич из «Золотого теленка», застраховавший свою комнату в коммуналке от пожара и вскоре спаливший ее: «Значит, государство навстречу идет. Ну, как пожелаем, так и сделаем». Часть людей думает, что раз находятся такие ослы (пардон, это я не в чьей-либо адрес, а мысли иллюстрирую), которые бесплатно всем еду раздают, то грех этим не воспользоваться. У этой категории людей есть немало примет, по которым их можно безошибочно вычислить, но я не буду их приводить. Имеющий глаза – да увидит!

***

Есть у меня приятель. Он мне позвонил в конце февраля, и на мой вопрос, как дела, скорбно ответил, что плохо. Оказалось, его семья недавно пережила пожар. Слава богу, все живы-здоровы, никто не пострадал. Сам он в это время был в городе, при нем был паспорт и карточка Сбербанка, на которую он получал пособие на детей. Все остальные документы, деньги и вещи сгорели, в том числе и документы жены. В шоке он находился довольно долгое время, да и сейчас еще нередко вспоминает об этом бедствии, хотя я и пытаюсь оторвать его от печальных мыслей.

Тогда, в феврале-марте, я дал в Фейсбуке несколько объявлений с указанием его телефона и номера банковской карты, в том числе и в группах, где преобладают представители именно его национальности. Я старался ненавязчиво подчеркнуть его национальность, ну, чисто из тех соображений, что своему, может быть, помогут охотнее.

Кроме того, его сосед связал его с одной из мечетей нашего города. Представитель ее пришел к нему, осмотрел пожарище, повертел в руках справку из МЧС о факте пожара и причине возгорания. Прокашлявшись, он спросил наконец: «Ты молишься?» Выслушав отрицательный ответ моего приятеля, он, покашливая, с важным видом удалился для решения, видимо, других неотложных дел. Зачем он вообще приходил, задаюсь я вопросом? Если в его мечети принцип помогать только тем, кто молится или говорит, что молится, мог бы узнать это по телефону, а не утруждать себя визитом. Это не вопрос к мечети и, не дай бог, не вопрос ко всей умме. Несомненно, пришел обыкновенный равнодушный человек. Вроде деятелей комсомола прежних лет.

***

А теперь приятные новости. Где-то в апреле я его спросил, помог ли кто-нибудь? Он ответил, что на карту пришли деньги, больше, чем шесть тысяч. Это немного, конечно, но, должен сказать, что я, знающий его лично, в тот момент не смог помочь ему даже копейкой – сам был в очень стесненных обстоятельствах.

Шесть тысяч рублей могли перечислить 60 человек по 100 рублей, а мог один, одним чеком. Помощь анонимная, получатель не знает, кто ее адресант, – именно этим она и дорога. Перечисливший шесть тысяч в моих глазах обелил целых 60 человек, которые могли бы, перечисляя по сто рублей, набрать ту же сумму. Мне очень приятно, что такие люди у нас есть. Очень хотелось бы, чтобы он прочитал эти строчки и узнал, как ему благодарен мой приятель; а, может быть, ему благодарны многие, ведь человек, сделавший доброе дело сегодня, вероятно, делал и раньше. Делал и никогда никому об этом не рассказывал. Пусть будет в его жизни удача и счастье в семье. Ему или им. Написал я об этом, чтобы мы все знали: кроме особ в норковых шубках и на мерседесах, есть среди нас и такие бескорыстные люди.